«Главное — не допустите войны!»Трогательные и захватывающие рассказы ветеранов ВОВ

Война — это каждодневное испытание человека. Испытание болью — своей и чужой, физической и моральной. 1418-дневное дыхание смерти. Пули и снаряды, волей случая не положившие навеки в землю — это безусловная выверка тебя на прочность. Как и бесконечно тянущееся, отвратительное состояние постоянного прощания с жизнью, когда тебе приходится противостоять не только врагу, но принципам естествознания: перебарывать голод с жалким и в то же время спасительным кусочком сухаря в кармане, стараться не замёрзнуть, много двигаться, когда нет ни сил, ни энергии, быть постоянно начеку и в величайшем стрессе, каждый божий день, на протяжении нескольких лет.

Много двигаться. Сложно представить, каково это — на ногах преодолеть расстояния, которые мы привыкли пересекать на поездах, самолётах и автотранспорте с пересадками, а тем более осенью, зимой, ранней весной, когда, скорее, предпочтёшь остаться дома, нежели высунуть нос на улицу. Киев — Чернигов — Тим (Курская обл.) — Харьков — Сталинград — Орёл — Курск — Белгород — Глухов — Нежин — Киев — Ковель — Варшава — Магнушев — Познань — Кюстрин — Берлин, — таков был маршрут Анатолия Цветкова в годы войны. Днепропетровск — Харьков — Воронеж — Москва — Ярославль — Кострома — Саратов — Калуга — Смоленск — Орша — Могилёв — Шклов — Борисов — Минск — Витебск — Вильнюс — Кёнигсберг, — столько прошёл Николай Васильев. Третий герой материала, наша собеседница Инесса Павловна, не повидала столько городов, но, возможно, находила не меньше: от койки до койки, вокруг раненых бойцов в ленинградском госпитале. У каждого из них свои истории и воспоминания, которые мы постарались передать во всех подробностях, а студия и школа дизайна DSGNclub — воплотить в своих иллюстрациях.

— Впервые я чуть не получил пулю в районе белорусского города Смолевичи. Мы охраняли участок границы, где высадился фашистский воздушный десант: противники были переодеты в форму красной армии, но передвигались с немецким вооружением. Один диверсант уже нацелился на меня, но мой напарник Сытин его опередил и уничтожил, спас от смерти. За пару часов нам удалось разгромить десант, сохранив наши коммуникации. 

Да, двигаться приходилось много. Мы — пограничники, пехота и связисты — были слабо моторизированы. Машины использовались только для технических нужд: подвоза боеприпасов и продовольствия.

Наступление шло смешанным способом. Когда подступались к Варшаве, использовали буквально всё, вплоть до повозок, запряжённых лошадьми. Все были так устремлены к Берлину, что 500 км преодолели за полторы-две недели. В фильме «Весна на Одере» хорошо показано, как это выглядело со стороны, хотя там режиссёры сгустили краски: показали, как наши солдаты используют карету знатного вельможи для наступления, — это гротеск, конечно, но всё что можно было использовать, мы использовали. Наступали бы пешком, потратили в три раза больше времени.

Награды напоминают мне о самых тревожных моментах. Орден Красной звезды был получен за форсирование Днепра — мы возвращались на нашу сторону, и тут нашу лодку разбило снарядом — мы очутились в воде, еле цеплялись за обломки и кое-как причалили к берегу.  Вот такие эпизоды делали ткань войны, где каждый её день был насыщен неожиданностями. 

Орден 2-й степени мне дали за форсировании Вислы, я участвовал в переправе войск на другой берег и отторжении атаки противников на наш плацдарм. Нас было мало, нужно было стоять небольшим количеством человек против целого подразделения фашистских войск. Мы удерживали его в течение трёх суток ввосьмером, чтобы все остальные смогли переправиться!

Одна из важнейших для меня наград — Медаль за отвагу, которую я получил первой, за оборону Сталинграда. Я там участвовал с самого начала и до конца, и в один из дней мне пришлось заменить выбывшего из строя пулеметчика. В результате я спас жизнь полутору десятков бойцов, не отступил с позиции ни на шаг и не позволил фашистам продвинуться. Но от разорвавшегося неподалёку снаряда меня накрыло землёй. Так сказать, был похоронен заживо — соратники, считай, откопали с того света. Или вот под Берлином — уничтожали группу диверсантов, и тут мне выстрелом сбило шапку! Летнего обмундирования мы ещё не получили… Если бы не повернул голову, пуля угодила бы прямо в лоб. 

Самые страшные моменты… Да, я четыре раза чуть не погиб. Но на войне нет случаев, чтобы тебе что-нибудь да не угрожало: постоянный стресс, постоянное воздействие тех или иных факторов — голод, холод, непрерывная оборона и уворачивание от пуль. Когда мы на Висле 3 дня не ели вообще! По пол-сухаря — как испытание на твердость, это тоже страшно! Все моменты, в большей или в меньшей степени связанные с угрозой жизни, были нашим ежедневным спутником на всём протяжении войны. Была такая поэтесса Юлия Друнина, легендарная женщина — она создала несколько сборников, сама являлась санитаркой и пехотинцем. Так вот, она написала:

Я только раз бывала в рукопашной, 
Но сотни раз я видела во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне. 

Наш народ выдержал, несмотря на огромные потери. 1418 дней под такой угрозой мало кто выстоит. Очень грустно, что некоторые — и в других странах, и в нашей — недооценивают всё это. Нужно рассказывать, говорить об подвиге, передавать из поколения в поколение, чтобы никогда больше не допустить таких страшных времён.

— Начало войны для меня было самым страшным. Я входил в войска НКВД. Когда немцы стали наступать, служил в Днепропетровске, охранял важные ж/д дороги, мосты, переправы, тоннели, ж/д станции. Сдерживать врага было нечем, приходилось отступать — они то справа прорвутся, то слева. Чтобы не оказаться в окружении, мы полгода в составе полка двигались на северо-восток. Так дошли до Харькова, а затем до станции Лиски под Воронежем, где остановились на реке на зимовку. Это был конец 41-го года, в декабре лёд встал, немцы остались на одной стороне Дона, а мы — на другой, всю зиму постреливали друг в друга. А весной 42-го, когда потеплело, немцы возобновили наступление, наш полк стал отступать по дороге на восток, на Саратов, а меня с группой солдат отправили в Кострому, где формировался оперативный полк внутренних войск. Там я уже был командиром отделения, потом помощником командира взвода, и оттуда меня отправили в пограничное саратовское военное училище. 

Я как раз отучился на химическом отделении и был отправлен на фронт в качестве командира взвода химзащиты. Два года мы двигались от Калуги до Кёнигсберга, помогали проводить Белорусскую операцию — наш полк участвовал в ликвидации немецкой группировки на реке Березина в районе Борисова. И вот когда мы уже продвинулись по территории Белоруссии, прошли через всю реку, начальник штаба вызывает меня и ставит задачу: пока все заставы убывают на передовые части нашего фронта в Вильнюс, мне нужно возглавить тыловые подразделения полка. Я должен был собрать всех и всё в кучу — хозяйственников, склады, комендантский и химический взводы, возглавить и двигаться к Вильнюсу. Пограничники уехали на автомобилях, а мы отправились с повозками и лошадьми в составе человек 200. Выстроил я всю команду, и растянулась она на 2 км. Как двигаться — не сказали, я принял решение не делать большого крюка через Минск, а отправиться напрямую, по дороге к старой границе.

Через полсуток подходим к деревне. Смотрю — бежит навстречу мужчина, местный житель, машет рукой: «Стойте!» Говорит, немцы только вышли. Чуть мы с ними не столкнулись. Дело опасное, собрал помощников — командиров сапёрного и комендантского взвода, посоветовались, как быть. Назад уходить — позорно, решили прорываться. Выдвинулись, и с наступлением темноты началась стрельба — напоролись друг на друга, мы и враги. 

У меня был разговорный немецко-русский, я на гражданке классов 10 окончил, кое-чего знал. Спрашиваю, где оружие. Отвечают — и ничего не понятно. По разговорнику читаю — понимают. Объяснил им, какие могут быть последствия негативные, если станут вырываться, и они сидели тихо. А дальше уже двигались в сторону Вильнюса без столкновений с врагом — по пути встречали колонны пленных немцев, добрались, своих встретили, доложили, что всё в порядке, и двинулись дальше, в сторону Кёнигсберга. Единственное — потерялся по пути конь начальника штаба, за это я выговор получил. Наш пограничный полк так и остался стоять на окраине разбитого Кёнигсберга, а мы продвинулись немного дальше, до польского города вблизи границы. 

— Все ожидают от ветеранов историй, как они героически заслоняли друзей от пуль врагов и бросались на амбразуру — таким был мой первый муж, он прикрыл командующего флота собственным катером, когда все береговые снаряды устремились в его сторону. Вот так и погиб, и ведь не в своё дежурство вышел, и погода была страшной, штормовой! У меня таких историй нет, но то, что пережила и повидала, как и многие другие, кто трудился на благо победы, — тоже страшно. Я была медсестрой в военном госпитале в Ленинграде, повидала все ужасы блокады. Однажды пошла за водой к лунке, смотрю, человек сидит — замёрз насмерть, значит. У нас ничего не работало — ни водоснабжение, ни электричество, ни канализация, люди выкидывали из окон объедки, использовали лучники, мылись с помощью кастрюльки в перерывах между днями, когда можно было сходить в баню.

В госпитале мы трудились с утра и до ночи, с теплом и любовью. Мы принимали раненых бойцов, работали посреди безумных страданий: перевязывали, носили на носилках с этажа на этаж, кололи уколы, мыли, утешали. Когда шли обстрелы, ранений было меньше, а наступление сопровождалось очень большим поступлением раненых. Ты кружишься вокруг каждого, успокаиваешь, помогаешь заснуть, потом бежишь менять, стирать и отглаживать бинты — их только через Ладогу можно было достать, и приходилось пользоваться старыми. Ноги огнём горят — ставишь тазик с водой, чтобы отошли, и перечитываешь истории болезни, пока сидишь. 

Тогда и дружба была настоящая, человеческая; все в одинаковом положении — никто не знал, что будет завтра. Никогда не забуду потрясающих, таких молоденьких и красивых парней, которые оказывались у нас с настолько тяжёлыми ранениями! Один поступил с ампутированной ногой — как же он переживал, что его никто не полюбит! «Напишите моей маме, что я честно воевал», — и я плакала возле него всю ночь: «Конечно, полюбит! Смотри, какой ты умница, у тебя всё заживёт!». Серёжей его звали, он потом мне письма ещё писал: всё хорошо, медсестричка его полюбила, всё сложилось. 

Тогда мы с подругой были на дежурстве, но как не поглядеть хоть одним глазком на салют в честь такого радостного повода? Мы договорились с одной медсестрой, что она нас подменит ненадолго, и поскольку увольнительных не оформляли — побежали без шинелей, прямо в халатиках, почти две остановки, а мороз был страшный. Салют должен был прогреметь над Петропавловской крепостью. Смотрим — а на Васильевском острове столько людей: и детей, и взрослых, и военных, и гражданских — все радуются, поздравляют друг друга со слезами на глазах, кричат «Ура!». Вот это была настоящая, неподдельная, всеобщая радость! Ожидание того, что война скоро закончится! Салют отсчитали, пора бежать обратно — подходят двое морячков: «Девочки, вы чего без шинелей по морозу?» — накидывают нам на плечи свои и провожают до госпиталя. 

Иллюстрации: DSGNclub