Кому нужен частный музей русской живописи в КалининградеРустам Алиев о своей коллекции

Живопись считается высшей ступенью коллекционирования. Можно собирать марки, монеты, значки, потом заняться холодным оружием или мебелью, но следующей стадией эволюции коллекционера непременно станет живопись. В изобразительном искусстве множество периодов, направлений, методов, жанров, — и коллекционер обычно выбирает что-то свое: «своих» художников, «свое» время. Я тоже эволюционировал. В детстве собирал марки, в зрелом возрасте начал собирать фарфор, бронзу. Одновременно спрашивал себя, почему не собираю живопись? Сам себе отвечал так: а) я не разбираюсь; б) даже разбирайся я в живописи, этого недостаточно, чтобы приобрести подлинник. Любой коллекционер скажет, что попадал на подделки, нет такого коллекционера, который не покупал бы фальшивки, ну ни одного нет, я тоже умудрился пару раз. Существуют экспертные организации, но все равно нужно все-все перепроверять, — в мире работает целая индустрия, занимающаяся подделками, и у нее много трюков.

Ничего в жизни не происходит случайно. Однажды в Берлине я встретил человека, который разжег во мне страсть к коллекционированию предметов антиквариата. Позже в Лондоне познакомился с авторитетным экспертом, искусствоведом, он развеял страхи по поводу живописи и много меня консультирует. Я увлекся. Почему начал собирать именно русскую живопись? Понимаете, коллекционеру должно нравиться то, что он коллекционирует. Это, может, и не единственный критерий, но очень важный. Мне нравится русская живопись второй половины XIX, начала XX века, до революции. До и после революции художники зачастую меняли стиль, к ним предъявлялись новые требования Страной Советов, которые они выполняли, чтобы получить ту или иную «продуктовую карточку». Но есть и другое обстоятельство. Хорошо известно, что большевистское правительство в 1923-1933 годах распродало десятки тысяч предметов искусства. За границу за гроши ушли бесценные сокровища России, которые сейчас украшают музеи мира и частные коллекции. И я вижу миссию в том, чтобы в силу своих возможностей вернуть в Россию вывезенное когда-то искусство.

Например, я горжусь тем, что у меня есть «Портрет неизвестного в клетчатом сюртуке» — работа патриарха московской школы живописи Василия Тропинина (один из первых русских художников, портретистов‑романтиков конца XVIII — начала XIX века, самые известные работы — «Портрет Пушкина», «Кружевница». — Авт.). Портрет увез из России американец Арманд Хаммер («друг» советского правительства, в 1920-30‑х годах по бросовым ценам покупал и вывозил экспонаты Эрмитажа. — Авт.), он долго находился в его галерее в Нью-Йорке, потом был подарен университету Нью-Джерси, там висел в библиотеке. После чего оказался на аукционе в Лондоне, где я его и приобрел. Провел экспертизу, и теперь подлинность кисти Василия Тропинина не вызывает сомнений. А недавно был в Питере, в музее Фаберже, и что там говорить. Конечно, Вексельбергу надо памятник поставить за то, что уникальные предметы культуры, пасхальные яйца Фаберже, принадлежавшие последнему нашему царю-батюшке, вернул домой (покупка Виктором Вексельбергом неделимой коллекции императорских пасхальных яиц у американского миллиардера Малькольма Форбса состоялась в 2004 году. — Википедия.). И правительству Питера тоже надо сказать «спасибо», что выделили под музей бывший дворец Шуваловых на набережной Фонтанки, в самом сердце Северной столицы. Там много посетителей. Как говорит директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, «задача музеев — образовывать необразованных».

Я родился и вырос в Калининграде и хорошо представляю его оторванность от остальной России. У этой оторванности есть свои неочевидные последствия, связанные с культурой. Могут ли наши дети знать русское искусство, не видя его? А русское искусство неотрывно от русской истории. Когда я стал изучать живопись XIX века, погрузился в историю нашей страны. Приобретая картину, я узнаю о жизни художника и часто попадаю на связь с царской семьей, потому что во все века и во всех странах живопись патронировали королевские, царствующие династии. Вот, скажем, откуда в России появился первый музей? Петр Первый после поездки по Голландии приказал сделать деревянные шкафы со стеклянными дверцами, чтобы было видно, что там хранится, назывались они древлехранилищами, туда стали помещать царские украшения, что дало начало Оружейной палате. В 1714 году Петр Первый издал указ, приказывающий собирать все старое и чудное, — так появилась Кунст-камера, открытая для всеобщего обозрения в 1718 году, триста лет назад. Александр Третий учредил Русский музей в Санкт-Петербурге, а когда один из князей Юсуповых обанкротился, приехали французы и голландцы, чтобы заполучить принадлежащие ему произведения искусства, вмешался, выкупил и разместил коллекцию в Русском музее. В такие моменты начинаешь понимать историю русской культуры, историю России, я и сам так образовываюсь.

Я считаю, мы должны жить в русской культуре, и по мере своих возможностей хочу создать некий «контекст» русского искусства в Калининграде — показать публике русскую живопись и прикладное искусство из своей коллекции.

Создать публичное пространство, галерею, или даже музей. Кстати, когда проводится экспертиза, в заключении обычно пишут: «Имеет коллекционную ценность». Это значит, что работа может вызывать интерес коллекционеров. Или пишут: «Имеет коллекционную и музейную ценность». Принципиальная разница. Скажу не без гордости, что у меня уже есть произведения музейного уровня, потенциально они могут быть включены в состав любого музея России. Почему же в Калининграде не может быть подобного? Период, когда из запасников Эрмитажа и Третьяковки получали свои фонды региональные музеи, давно прошел, Калининград остался за бортом этого процесса, а временные, передвижные выставки оставляют не самое сильное впечатление. Мы с детьми недавно посетили Калининградский музей янтаря, краеведческий музей, и даже при скудости обеих экспозиций — везде были люди. Искусство необходимо. Поэтому я думаю, что моя инициатива создания частного музея должна быть хорошо принята обществом.

Существует три вида коллекционеров. Первый фактически дилер, — он скупает картины и ждет, когда сумеет их перепродать. Второй тип — коллекционеры, которые что-то собирают для собственного дома. Есть тип коллекционера, который создает персональную галерею, показывает ее только близким людям, для неблизких делает каталог. Так, например, поступает Петр Авен. И это его право. А есть люди, которые делают коллекции достоянием общества, создают галереи, музеи. Я по своему внутреннему убеждению и душевному состоянию, наверное, попал в их число. Моя идея, хоть это и громко сказано, просветительская: я стремлюсь пропагандировать русское искусство. К сожалению, в обществе царит озлобленность и недоверие. Мне зачастую не верят, потому что не понимают. Особенно «наверху». Мол, он просит кусочек земли под музей, а сам построит какой-нибудь ресторан или торговый центр и за границу уедет.

Если бы я покупал участок, думаю, проблемы бы не было. Находится же земля под рестораны, коммерческое жилье, торговые центры. И я всегда платил и готов платить за бизнес. Как бизнесмен не возражаю, — возражаю как меценат. Обращаясь с просьбой о выделении 40 соток земли под музей, я хочу понять, нужен ли он вообще Калининграду. И уже восемь месяцев не получаю ответа. Профильный вице-губернатор предлагает участки только с обременением в десятки миллионов рублей, совет по культуре при губернаторе молчит, будто не в теме. К сожалению, у нас часто работает парадокс — не нужно власти, значит, не нужно горожанам. И еще работает правило — давать только за деньги. Правило это абсолютное и распространяется на любые идеи. Весь мой проект стоит 1,5 миллиарда рублей, включая строительство музея. Такой бюджет я сам себе выделил. Представьте, если бы с такой инвестицией в Калининград пришел иностранный или московский инвестор. Его бы на руках носили, под фанфары устраивали презентации и анонсировали приток денег в регион. В Берлине губернатор встречался с немецкими бизнесменами, звал их в Калининград. Я тоже потом с некоторыми из них разговаривал. Речь в основном об ин-вестициях в 2-3 миллиона евро. А у меня предложение в 25 миллионов долларов! Видимо, это такая вечная русская традиция — перед гостями шапку ломать, а своих гнобить, как сказал великий русский поэт Некрасов, «обрекать стоять у парадного подъезда с челобитной». Кстати, один из участников госсовета по культуре очень жалел, что не узнал о моей инициативе раньше, говорит, можно было бы перед президентом поднять вопрос о проблемах меценатов при создании частных музеев в регионах. Впрочем, это сделать никогда не поздно. Хотя за гранью разумного — убеждать кого-то, что музей нужен современному культурному обществу.

Вы спрашиваете, готов ли я продавать свои картины? Скажу так, у меня есть работы, которые я никогда не продам, что бы мне за них ни предлагали. Могу, правда, поменять одну на другую, более подходящую моей коллекции. Коллекционирование, как говорят опытные коллекционеры, это болезнь, продлевающая жизнь. Как это измерить деньгами? У изобразительного искусства не может быть постоянного собственника, я тоже временный владелец. Этим произведениям сотни лет, они были до нас и должны остаться после нас. Наша задача — их сохранить и передать следующим поколениям. Если музей состоится, он останется здесь навсегда. Если общество и законодательная власть созреют до определенных условий, можно передать музей в дар городу, как это делают во всем мире. Нашу власть можно понять, у нее нет опыта, тогда как на Западе давно существуют частные галереи и музеи и действует законодательство, по которому такие собрания зачастую переходят на содержание государству. Тот же музей Генри Фрика, завещанный городу, посещают многие, кто бывал в Нью-Йорке.

Мне кажется, это процесс бесконечный. Разумеется, существует список имен, которые мне хотелось бы иметь в своей коллекции, насчитывающей около 90 картин. Должны быть столпы, на которых она держится, краеугольные камни. У меня уже есть уникальная работа Репина, и Тропинин, и Айвазовский, и Верещагин, и Лагорио, и Богданов‑Бельский, и Боголюбов — любимый художник и советник Александра Третьего. Когда Илья Ефимович Репин написал «Царь Грозный убивает своего сына», картину вывесили, Александр Третий запретил, а Боголюбов написал прошение и ее опять начали выставлять.

 Безусловно ограничен, но почему мне легко покупать картины? На аукционах я обычно иду до конца, ведь покупаю для своей коллекции, а не перепродажи. Картина стоит столько, сколько за нее дают здесь и сейчас.

Что с чем сравнивать. Так говорят люди, которые покупали живопись на аукционах в середине нулевых. Тогда, до кризиса, бизнесмены имели много денег, было модно иметь галереи в офисах. Потом цены действительно упали, может быть, перегрет был рынок. Понятно, что по-прежнему существует большой спрос на авангард, но если послушать искусствоведов, они говорят, что авангард в глубочайшем кризисе, что произойдет возврат к реализму и раннему импрессионизму. Тот же соцреализм, которым я сейчас увлекся, эмоционально близкий, понятный — пионеры, стройки, заводы, корабли, колхозы. Сегодня можно купить хорошие произведения, их довольно много на арт-рынке. Но вот в чем дело. Русских художников XIX века все меньше и меньше, они давно в музеях и частных коллекциях. Каждая такая находка — редкость, в основном всплывающая на западных аукционах. В минувшем декабре в Стокгольме я купил работу Константина Маковского — «Портрет княгини Юрьевской», морганатической жены Александра Второго, 1880 год. Купил очень дорого. Но считаю, что мне крупно повезло, ведь в этом полотне — целая история, история семьи русского императора, достойная романа. Так вот, за цену одного этого портрета я могу приобрести целую коллекцию соцреализма.

Конечно, проект готов. В основе, как уже понятно, русская живопись второй половины XIX — начала XX века. Залы с прикладным искусством — бронзы, серебра, фарфора. Всего залов должно быть не менее двенадцати. Хочется сделать зал калининградских и кенигсбергских художников, это такой символический мост времени и места. Есть намерение открыть при музее детскую школу изобразительного искусства по классу рисования. Наша единственная художественная школа забита до отказа, представьте, туда устраивают детей по блату! Ребенок должен не просто учиться рисовать, а иметь возможность изучать живопись и копировать не по репродукциям. Поэтому предпочтительно такое место, чтобы и туристы, и дети могли туда спокойно добраться на общественном транспорте. Не рядом же с новым стадионом музей строить, как предлагают в правительстве, это должен быть исторический центр города!

Я действительно против переделки старых немецких помещений, технологически это неправильно. В современном музее планирую использовать цифровые технологии, дополненную реальность, когда на гаджетах посетителей картина оживает, например. Кроме того, нужны правильные конфигурации залов, ширина, высота, освещение, температурные режимы и влажность. Если влажности не хватает, картина начинает усыхать, и после десяти лет такого хранения ее нужно реставрировать. Невыносимо жалко, когда встречаешь шикарную работу, которую хранили ужас где, — на чердаке или в чулане, и требуется сумасшедшая реставрация, чтобы вернуть ее к жизни. Прямо сейчас в Русском музее реставрирую одну из таких убитых временем и плохим содержанием картин, — жанровая сценка на псарне русского художника Алексея Кившенко, написанная в 1883 году и купленная на аукционе в Нью-Йорке.

Вы цитируете Авена, а я процитирую Пиотровского, он говорит, что власть оторвана от культуры, и он абсолютно прав. У нашего государства нет инструментов для развития культуры. Я ведь уже заплатил налоги с тех средств, что потратил на собрание живописи и предметов искусства и потрачу на музей, но этого мало.

На содержание музея только постоянные затраты составят около 10 миллионов рублей в год. Сюда входит зарплата персонала, охраны, налоги, аренда земли и прочее. Хорошо, если на билетах выручу половину. Однако это не все! Музей должен жить и своей деятельностью просвещать людей, а это различные лектории, приглашение интересных современных художников, передвижные выставки и так далее. Уверен, что в Калининграде много людей, думающих об искусстве. Главное — начать! А то иные «советчики» говорят: купи дом в Монако, повесь там свои картины и успокойся. Другие подозревают, — мол, ты, Алиев, памятник себе хочешь поставить при жизни. А я смеюсь: если таких памятников с десяток появится в Калининграде, эта жизнь изменится и станет лучше.