«Нет галереи, выносите во двор!»Владимир Овчаренко о рынке совриска в России

В Калининград Владимир приехал на чемпионат мира по футболу и не смог отказать коллегам из калининградского ГЦСИ в просьбе выступить с лекцией. В зале собралось тридцать человек, в основном художники и интересующиеся искусством молодые люди. Владимира разрывали вопросами до и после лекции, некоторые активно пытались продать изделия из янтаря разной степени изящности, на что галерист спокойно отвечал: «Это не искусство, а ремесло, и мне это неинтересно». Мы выбрали интересные моменты лекции Владимира Овчаренко.

Я занимаюсь куплей-продажей произведений искусства. Некоторые этого стесняются, говорят, что ведут просветительскую деятельность, исполняют миссию. Я же считаю, что занимаюсь благородным делом и помогаю художникам существовать и работать. Времена, когда Союз художников на государственные деньги предоставлял художникам мастерские, прошли. Есть поддержка ГЦСИ, но ее не хватает.

Я обожаю и уважаю людей, которые достают свои деньги и платят за произведение искусства. Это подвиг, мы должны их ценить как героев, а не так: «Ну что, лох, купил? Иди отсюда».

Современное искусство соответствует современному образу жизни: как мы одеваемся, что едим, смотрим, читаем. Мы ведь не носим кафтаны, не ездим в телегах!

Человек, который начинает работать в сфере искусства, может не очень понимать, что это, потому что сначала возникает неразрешимый вопрос: «А искусство‑то вообще есть?» Не знаю, как у вас, но во всем мире 70-80 процентов сомневающихся. Любой из вас может считать, что искусства нет, но если бы искусства не было, мы бы тут не собрались.

С 2005 по 2008 год мы наблюдали всплеск экономического роста в России, ощутимый не только в нефтегазовой отрасли, но и в искусстве. А сейчас, как я говорю, все находится в естественном состоянии. Я меряю в деньгах и думаю, что в год на 5-10 процентов [рынок] растет. Поэтому тот, кому скучно наблюдать за органическим ростом, плюет и идет заниматься чем-то другим.

В девяностые не было других институций, кроме галерей, которые поддерживали художников. Фонды развивались только в двухтысячных годах. Постепенно появлялись частные институции, например «Гараж», который тратит большие частные деньги, его бюджет несопоставим с бюджетом любой успешной галереи. Такие институции оттягивают на себя много внимания, мы с ними в жесткой конкуренции. Но мы ведь делаем общее дело, и появление частных фондов, музеев — это хорошо для художников, для процесса, потому что расширяет круг возможностей.

Все политические маневры привели к тому, что Россия отрезана от мира в плане культурных моментов. О нас вспоминают, только когда нужны «Малевичи». В отношении современного искусства интереса у западных кураторов к нам нет. Но мы видели в Москве в 2006 году топовых дилеров и художников. Тогда русские художники всех интересовали. Знаете, я сегодня попросил снять одного художника с сайта, то есть сделать так, чтобы его видел только администратор. Вот так же и нас сейчас видит только администратор.

Сейчас моя компания — один из лидеров продажи произведений современного искусства. Вот я приехал к вам в гости, вы мне говорите, что у местного художника картину покупают за 60 000 рублей. Нормальный показатель рынка. А две недели назад я был на Art Bazel в Швейцарии и предполагаю, что объем сделок там составляет от 500 до 600 млн долларов. И там я себя чувствую так же, как вы сейчас передо мной.

Самый главный процесс начинается тогда, когда художника торкнуло, он сделал произведение и говорит соседу: «Заходи, обсудим, выпьем» или понес эту картину в галерею. Значит, художник уже заинтересован «в зеркале», в чьем-то мнении, он не сидит в мастерской и не бубнит «это все мое, это все я сделал». Нет у вас галереи, выносите во двор, весело и с песнями. Как в Москве в 70‑е, когда это все бульдозерами подчистили.

У художника все начинается с фан-клаба, с того первого человека, который начал ценить его картины, смотреть на них, понимать, покупать. Я всегда говорю: «Цени первого и развивай с ним отношения!» Мы все развиваем наши любовные отношения, так любите по-человечески ваш фан-клаб. Вот едет ваш фан в Ригу в командировку, а вы ему посоветуйте, куда сходить посмотреть на искусство, к какому художнику заглянуть. Он тоже должен развиваться.

Для меня нет прошлого, есть только сейчас.

У каждой работы есть «срок годности», это период, когда у меня с ней идет коммуникация. Есть одна работа, которую я продал в 2004 году, теперь встречаю этого человека и всегда говорю — давай обратно ее куплю. Он, гад, не соглашается. Я не то что сильно хочу на нее смотреть, я к нему могу поехать посмотреть, мне надо, чтоб она была у меня, чтоб у меня с ней получилось, понимаете. А бывает, купишь — хорошая работа, а через три месяца ты из нее уже все вытащил.

Для коллекционера всегда важно, как он искал произведение. Произведение искусства становится частью его жизни. Вот он купил, у него с этим связаны воспоминания: что он в это время делал, что у него было в бизнесе, какая любовь была. Если он достигает такого состояния, это отлично.

Искусство сейчас оказалось в индустрии досуга. Человек много времени проводит с семьей, а когда ему надоедает ходить по торгово‑развлекательным центрам, он заглядывает в студию к художнику или в галерею. Или хочет человек деньги потратить, пришел в салон, смотрит на «Бентли» и думает: «Все не то, а что еще есть? О! Есть же художники!» Купил картину, позвал друзей обмывать. Вот с этого все и начинается.

Фотографии из архива галереи «Риджина» и аукциона Vladey