Не так радикально, как у ПавленскогоВ «Воротах» открылась выставка Никиты Клён

«Андеграунд-Барокко» - это синтез массового и классического искусства на холстах, написанных  в авторской в технике «андеграунд монотипия». На них много цвета, структуры и воздуха. В картинах можно угадать веяния поп-арта, стрит-арта, ренессанские мотивы, и, кажется, что-то от фэшн-иллюстраций. Некоторые работы сопровождаются инсталляциями. Например, портрет Коко Роши дополнен висящими рядом тренчем и платьем, которые Никита нашел в калининградском секонд хенде. В экспозицию вошли работы, написанные за последнюю пару лет. Как признается сам Никита, по ним можно увидеть, как формировались его взгляд и техника.

На открытии он сам проводит экскурсию, а после, когда под сеты диджеев Studnev и Mr. Цынь гости будут листать альбомы и книги из коллекции художника, он проведет незапланированный перфоманс – будет рисовать двойные портреты желающих. Так, одну часть рисунка Никита пишет с натуры, а вторую отпечатывает от получившегося изображения.
Никита только заканчивает одиннадцатый класс, но за его плечами уже три персональные и одна групповая выставка в Словакии. Калининград успел его удивить, особенно неожиданно встречающимися остатками немецкого наследия. После поездки он планирует написать статью, которую дополнит своими иллюстрациями.

- Расскажи о технике, в которой ты работаешь. На что опирался и как почувствовал, что это твое?

- Первоначально, лет до пятнадцати, я пытался копировать других мастеров, которые мне нравятся: Бэнкси, Лору Зомби и Диму Ребуса, пытался писать работы в их стилистике. И в какой-то момент, у меня упала краска. Не помню: толи на пол, толи на бумагу. Все это произошло довольно произвольно, и краска оставила отпечаток. И я подумал, что это можно развить. У меня было настолько сильное вдохновение, что я стал писать на достаточно неподготовленном холсте. Он был плохо натянут, да и до сих пор натянут плохо (Смеется). Получились достаточно абстрактные оттиски, потом я узнал, что такая техника есть, но традиционная монотипия включает в себя работу живописью, а оттиски получаются похожие на психологический тест Роршаха. Я же, прежде всего, работаю с текстурами и с несколькими видами акриловых красок разной плотности. Выбираю необычную бумагу, например, с твердой акварельной бумагой получается насыщенное  изображение, пикселизация как в пейзажах Жоржа Сера. Также я работаю на специальных зернистых холстах из хлопка.

- И продолжаешь экспериментировать?

- Да. В этом году я увлекся contemporary art, и мне захотелось сделать инсталляции, даже перформансы.

Я еще не готов, меня за такое мама из дома выгонит (Смеется). В Старом Осколе, откуда я родом, я недавно представил первую инсталляцию. Там было инвалидное кресло и абажур, который сделал мой прадедушка из рыболовной сети. К нему были пристроены оленьи рога, как символ моих предков с севера. Все это было выкрашено в белый цвет, словно снег.

Сильное впечатление на меня произвела выставка в «Гараже» «Луиз Буржуа. Структура бытия: клетки». Ты ходишь по клеткам, которые выстроены так, что становишься невольным зрителем искаженного пространства. Каждая клетка символизирует какой-то промежуток ее памяти. Здесь действительно чувствуешь, что это искусство, а не ремесло.

- Что есть искусство, а что – ремесло в твоем понимании?  

- Если брать того же Энди Уорхола или Дэмьена Херста, то здесь конкретное ремесло. Человек понял, что люди на это клюют, и начинает это бесконечно воспроизводить. А Луиз Буржуа делает скульптуры, потому что для нее это некий экзорцизм. Это избавляет ее от душевной боли, которую в детстве причинял ее тиранический отец. Это ее питает, делает искусство более настоящим. Из-за этого мне хочется развивать концепцию с инсталляциями, они дают возможность человеку соприкоснуться с искусством, нежели  живопись или графика. Там ты просто стоишь и смотришь, а здесь можешь почувствовать и потрогать.

- А заработок для тебя это важный аспект? Когда начинаешь рисовать, задумываешься, будет ли спрос?

- Мне кажется, что когда начинаешь гнаться за рынком, то, что ты делаешь, становится ремеслом – иллюстратор, дизайнер – тебе заказывают портрет, ты его рисуешь. А если взять то, как рисует портреты Френсис Бэкон, то это искусство, даже если их и продавать. Потому что он не рисует иллюстративные портреты, он рисует портреты психологические. Я не гонюсь за рынком, тем более в России гнаться за ним невозможно.
На выставке «Андеграунд-Барокко», которую мы открываем, некоторые работы мы продадим. А те, которые больше близки мне, например, «Банановый дождь», на продажу выставлены не будут. Я считаю, что они пригодятся для моей ретроспективы, надеюсь прожить достаточно долго, чтобы можно было проследить этапы становления художника.

- Насколько часто сегодня покупают картины?

- По своему опыту я заметил, что русский менталитет еще не готов вкладывать в искусство. Да, покупают пейзажи в технике импрессионистов, а во что-то новое, в contemporary art, люди со средним заработком инвестировать не готовы. Чтобы понять, почему сегодня россияне не понимают и не покупают современное искусство, нужно посмотреть на нашу историю: был авангард, его резко прерывают, запрещают, и появляется соцреализм.
Лет через двадцать-тридцать, если  государство будет вкладывать деньги в современное искусство, в биеннале, если будет продвигать эту область культуры, появится и интерес зрителя. Взять вот Валентина Серова, людей не было, а когда на выставку сходил Владимир Путин, они пришли, и появилась каноническая очередь, и выломили дверь. Если государство будет публично демонстрировать современное искусство, тогда люди в нашей стране начнут покупать картины, и не только чтобы поддержать художников, но чтобы было приятно самим.

- Но ведь тогда андеграунд перестанет таковым являться.

- Я считаю, в этом не будет вреда. Да, это перестанет быть андеграундом, но когда будут хоть какие-то инвестиции, художник и сам станет просыпаться. Важны даже малейшие шаги, чтобы зритель стал понимать и тянуться.

- Важна ли на твой взгляд классическая школа живописи, чтобы заниматься современным искусством?

- У меня уже есть классическая школа, я учился четыре года в художественной школе. Мне было скучно и томно. Те же самые натюрморты и композиционные работы я писал не с традиционной, а с обратной перспективой, на предметах у меня точки не сужались, а наоборот. Моей учительнице почему-то это нравилось, поэтому во мне не убили художника. В последний год обучения я начал работать в моей стилистике. Некоторые современные художники говорят, что традиционное искусство надо отрезать. Я считаю, что нет, должен быть диалог с классикой, он незаменим.

- Со мной в художественной школе учился мальчик, который рисовал граффити, и его учителя все время пытались вернуть к классике, постоянно критиковали. Сталкиваешься ли ты с таким?

- Когда у меня был перфоманс на площади в Старом Осколе, мои картины лежали на полу. Перфоманс заключался в том, посмотрит ли обычный прохожий под ноги, поймет ли, что он наступил на картину. Ко мне подошел пейзажист-классик, и ему понравились мои работы. Но потом, когда я сказал, что нигде не учусь, он счел это хамством. Я считаю, это как раз проблема отцов и детей.

- Такие вещи не обижают?

- Иногда обижают. Мою выставку один художник посмотрел буквально за тридцать секунд, и сказал: «Абстракции». И после этого ушел. Я не знаю, как это понимать. Абстракция Марка Ротко и Казимира Малевича направлена на то, чтобы человек не воспринимал картину визуально. Это в первую очередь картина, которая производит на зрителя некоторый психологический эффект. Но мы живем сейчас в такое время, когда русский традиционный художник все-таки пытается хоть как-то, но понять стезю современного искусства.

Фото: Александр Любин